Страж фараона - Страница 37

Хранитель Южных Врат, слушая Инхапи, сидел с каменным лицом, но жрец, как показалось Семену, был доволен. Огладив бритый череп, он поинтересовался:

– А ради Великого Дома – придешь?

– Ради щенка сирийской суки? Слишком я стар, чтобы бегать за ним с опахалом! А к тому же... – Военачальник сделал паузу и, бросив взгляд на Рамери, ухмыльнулся. – Я тоже мог бы стать хаке-хесепом, как наш благородный хозяин... Правда, я из немху, но сам Яхмос – да будет он счастлив в полях блаженных! – почтил меня, назвав спутником царей и предводителем войска. Я поднялся из теп-меджет, я слушал его зов и был ему верен, и сыну его Амен-хотпу, и внуку, первому Джехутимесу... Каждый – великий Гор, могучий, как бык Апис, жизнь, здоровье, сила! Воистину, ради них стоило проливать кровь и получать увечья! И чем мне за это отплатили? Второй Джехутимесу сослал меня в Куш! Ему не нужны были воины – ведь он не имел ни силы, ни здоровья, ни долгой жизни... И сына от царицы Исида ему не послала... Послал ублюдка Сетх!

Щека Рамери дрогнула при этом неслыханном богохульстве, и, заерзав на коврах, он пробормотал:

– Потише, Инхапи, потише! Помни: царь есть царь! Он дунет в Уасете, поднимется буря за третьим порогом!

Шрамы Инхапи налились кровью, он стукнул кулаком по колену, будто вгоняя клинок в горло врага, и проревел:

– Поднимется! Непременно поднимется, если я посажу на корабли копьеносцев и лучников и отправлюсь в Уасет. Вот это будет буря, клянусь священной задницей Осириса!

Наклонившись вперед, Инени заглянул в лицо военачальника и медленно, с расстановкой произнес:

– Да будет так! Посадишь, и отправишься, и доберешься в Уасет к третьему дню месори. Царица приказывает тебе и обещает каждому воину кувшин пива, кольцо серебра, почет и усыпальницу в Западных горах. Это ее приказ и ее обещание – не Софры, не Великого Дома! Вот, взгляни на мой амулет... Ты узнаешь его, Инхапи?

Заговор! Эти трое – заговорщики! Что-то щелкнуло у Семена в голове, сдвинулось, завертелось, распределяя события и факты, слова и недомолвки по своим местам. Места же были очевидными и ясными, как божий день. Истину я не могу поведать, сказал Инени, – но вот она, истина! Заговор, переворот, хоть внешне непохожий, но одинаковый по смыслу в любой эпохе, в любых краях и землях! В конце концов, какая разница – танки на московских улицах или лучники на площадях Уасета? Суть едина, только этот путч обязан быть успешным, ибо так гласит история...

Ввязаться в заговор с риском что-то изменить, чем-то напортить? Страшно... А не ввязаться еще страшней – ведь он уже здесь, в далеком прошлом, а это и есть самое главное изменение! Или все-таки нет? Быть может, его перенесли сюда с какой-то тайной целью, и все проистекает так, как и должно проистекать... Значит ли это, что он свободен в своих решениях и действиях, пристрастиях и выборе?

Мысли метались вспугнутыми птицами, глаза следили за жрецом, который, сняв цепочку с золотой головкой сокола, протягивал ее Инхапи. Тот прикоснулся к амулету, осмотрел его, погладил пальцем темный камень, изображающий глаз, и буркнул:

– Уджат<Уджат – “вылеченный” глаз Гора. Гор, сын Осириса и Исиды, сражался с Сетхом, который повредил ему глаз, исцеленный затем Тотом, богом мудрости. Изображение этого глаза в камне и драгоценном металле считалось могущественным амулетом. Кроме глаза Гора, у египтян были и другие священные талисманы – например, “столб Осириса” и “кровь Исиды”.> владык моих Яхмоса, Амен-хотпа и Джехутимесу... Ты не спешишь, черепаший сын! Мог показать его раньше, а не испытывать меня! – Инхапи сделал знак почтения, потом, запрокинув голову, уставился в звездное небо. Морщины у его губ разгладились, рот приоткрылся, и некая мечтательная тень скользнула по хмурой физиономии. – Царица... Я помню ее... помню пять, и десять, и двадцать разливов назад... дочь царя, сестра царя, великая царская супруга... хотя на царском ложе ей не очень повезло... Ну, пошли Амон ей счастья, а старый Инхапи не подведет! Вот только...

– Только? – Инени приподнял бровь.

– Если я отправлюсь с сотней кораблей на север, такое лишь слепец не разглядит. А зрячих в Та-Кем – как блох в собачьей шкуре... Увидят, донесут! Если Софре, не страшно – подумает, что я спешу к нему на помощь. А если Хоремджету? Плыть от порогов до Города семь дней, и за этот срок всякое может случиться... и с царицей, и с Софрой, и даже с Великим Домом...

“Верная мысль, – решил Семен. – Страна ведь – как сливная труба, шаг влево, шаг вправо – сгоришь в пустыне, а что и зачем по трубе плывет, то каждому заметно. Если корабли с войсками, да еще в столицу, тут уж и гадать-то нечего! Ну, приплывут, столица на месте, да без царицы! А царь – вот он царь, сидит на троне, кушает финик, и при нем – Хоремджет...”

Он прочистил горло, уже не думая о том, куда и во что придется ввязаться, и чем грозит ему – а главное, истории! – подобный поворот событий. Сомнения и страхи вдруг покинули Семена, и родилась уверенность, что ниточка его судьбы уже вплетена в некую прочную ткань, связана с ней крепко-накрепко, и что бы он ни сделал, какой бы подвиг или глупость ни свершил, нитку из ткани уже не выдернешь. А если так, чего бояться? Трус не играет в хоккей!

Инени кивнул ему:

– Что-то хочешь сказать, Сенмен?

– Не сказать, спросить. – Он повернулся в Инхапи. – Среди твоих солдат, почтенный, есть уроженцы Уасета? А также других городов неподалеку от столицы? – Семен бросил взгляд на жреца, и тот принялся перечислять: Южный Он, Танарен, Кебто, Джеме...

– Да. Я сам из Кебто, из пятого сепа.

– И много их, этих воинов?