Страж фараона - Страница 30

– Слушай меня, Инени, слушай и запоминай... Много веков Та-Кем будет велик, могуч и славен, но ты обладаешь достаточной мудростью, чтобы понять: всякая слава и сила преходящи. Придет им конец и здесь... конец, но не забвение, ибо народ твой сохранится, изменившись и назвав себя другим именем. Не только народ! Останется великий Хапи, и эта земля, и все чудесное, что вы сотворили в ней, все прекрасное, что радует глаз и возвышает душу, все, что удивляет и восхищает неисчислимое количество людей в моем далеком далеке... Ваши усыпальницы и храмы, пирамиды и обелиски, ваши статуи и росписи, царские ладьи и колесницы владык, утварь и украшения, ваши легенды и имена знатных и незнатных – все это дойдет до нас, прославит роме как самый искусный и мудрый народ из всех существовавших на Земле... Не скрою, кое-что будет потеряно, но многое, очень многое дойдет... Дойдет, не сомневайся! Даже папирус, который ты еще не написал...

Он сделал паузу, глубоко втянув прохладный ночной воздух. Показалось ли ему, или в самом деле кто-то из лежавших у костра пошевелился?

Семен понизил голос.

– И еще скажу тебе: держись подальше от молодого Джехутимесу. Его время придет, но не сейчас, не скоро. И пока оно не наступило, служи царице и радуйся жизни.

Лицо Инени, до того застывшее, напряженное, вдруг расслабилось; секунду он сидел с закрытыми глазами, потом, вытянув руку, коснулся груди Семена жестом благодарности:

– Благословен наделяющий, но дважды благословен тот, кто наделяет вовремя! Ты сказал все, в чем я нуждался, и успокоил мою душу. Как я смогу тебе отплатить?

Покосившись на чисто выбритый череп жреца, Семен пощупал свой заросший жесткой щетиной подбородок и ухмыльнулся:

– Подари мне бритву, Инени. Волос колет шею и мешает спать.

– Исида всемогущая! Я подарю тебе лучшую бритву из черной бронзы, какие делают в Мен-Нофре! Но этого слишком мало, Сенмен.

Сенмен, не сын мой! Впервые Инени назвал его так, будто хотел подчеркнуть свое уважение и благодарность.

Улыбка скользнула по губам жреца.

– Ну, с бритвой мы решили... В чем ты еще нуждаешься? Что я могу сделать? Служанку ты уже нашел... Подарить опахало, чтоб она обмахивала тебя в жару?

– Подари мне дружбу, Инени. Дружбу, и больше ничего. Что еще нужно человеку, который имеет брата и друга?

– Многое, Сенмен, многое... Нужен дом, нужны плоды, вино и хлеб, теплый плащ в месяц фармути, прохлада в месяц тот, место для размышлений, и, конечно, нужна женщина. А дружба... Могу ли я одарить тебя тем, чем ты и так владеешь?

Инени смолк, и минуту-другую они сидели в тишине, глядя на угасавший костер. Свет его был неярок, но, соединившись с лунным, позволял различить часового, опиравшегося на копье, и неподвижные фигуры спящих. Один из них – кажется, Пуэмра – пошевелился, плотнее кутаясь в плащ.

Они молчали.

Молчание бывает разным, думал Семен; люди молчат, замкнувшись в отчуждении или желая скрыть затаенные мысли, молчат враги, молчат любовники, опостылевшие друг другу, безмолвствуют глупцы, которым нечего сказать, но иногда молчание – иное: знак доверия и разделенных дум и чувств. Такое молчание соединяет незримыми прочными узами на годы и годы, даруя тепло и душевный покой. Благословенное молчание! Наконец Инени произнес:

– Этот папирус, который я еще не написал... Ты ошибся, друг мой, я уже его пишу. Пишу о жизни, о том, что видел и слышал, чему довелось быть свидетелем... Но я не рискнул бы упомянуть в нем о тебе. Никто не поверит, даже потомки... Или поверят? В твоем далеком далеке?

– Пожалуй, нет. – Семен покачал головой.

– Тогда я напишу другую повесть, тайную, для тех, кто захочет мне верить, – сказал Инени. – Повесть о тебе и загадках времени... Или в твою эпоху время уже не загадка? Может быть, вы покорили его и живете вечно, как боги?

– Нет. Живем мы немного дольше вас, и сколь ни обширны наши познания, тайн времени не разгадали. Мы можем двигаться с огромной, невообразимой скоростью, но только в пространстве, по суше, морю или в воздухе; что же до времени, оно течет как встарь, не медленней и не быстрее, и увлекает нас с собой. Провалиться в прошлое... Нет, это слишком невероятно! И потому я думаю, что писать обо мне не нужно, – это будет лишь поводом к сомнению и обесценит весь твой труд.

– Не весь. То, что будет написано о тебе, я хорошенько спрячу. Но ты, друг мой, упомянул о знании... – Инени смущенно улыбнулся. – Признаюсь, меня снедает любопытство, да покарают его боги! Скажем, ты был солдатом и стал ваятелем, что удивительно – ведь нет более разных путей для человека... Солдат пускает стрелы, колет мечом и копьем, ваятель же должен многое знать, очень многое, Сенмен! Как выбрать камень и как исчислить его вес, сколько людей или быков должны его везти, как его поднять и как разметить, дабы помощник отсек лишнее и не тронул нужного... Ну, и другие такие же вещи, которым учат в школе писцов, потом – в каменоломнях и храмовых мастерских. Долго учат! Так долго, что у ваятеля нет времени на ремесло солдата!

Семен поскреб небритый подбородок и усмехнулся:

– Хочешь устроить мне проверку, а? Ну, давай, мой мудрый друг!

Инени быстро произнес:

– В семи домах сидят по семи кошек, и каждая поймала семь мышей. Сколько всего мышей они изловили?<Одна из подлинных древнеегипетских задач.>

– Триста сорок три, – тут же откликнулся Семен и, глядя в изумленное лицо Инени, повторил каждую цифру: – Сон, туа, хемет.<Древнеегипетские названия цифр: сон – два, туа – четыре, хемет – три.>

Брови жреца приподнялись.

– Даже премудрый Тот не смог бы сосчитать быстрее... Ну, попробуем еще раз! Слушай: некий семер решил наградить своих слуг, разделив меж ними овечье стадо в семь сотен и еще четырнадцать голов. Двум слугам он даровал по три доли, пяти – по две доли, и еще пяти – по одной. Сколько овец получит каждый из слуг?