Страж фараона - Страница 28

Все-таки в Коране сур поменьше, – мелькнула мысль, когда Семен раздаривал фигурки спутникам. То-Мери благоговейно гладила его пальцы, воины кланялись, благодарили, а восхищенный Пуэмра кланялся ниже всех и набивался в ученики.

“Проживу, – думал Семен, – и здесь проживу, коль руки нужным местом вставлены. Только бы в подвал не угодить! Подвалы, они везде одинаковы – что у Баштара, что у египетских фараонов, что у российских”.

О фараонах и подвалах Инени кое-что рассказывал, однако не в корабельной тесноте, а вечерами, подальше от чужих ушей и любопытных глаз. Эти истории будили память, и хоть вспоминалось Семену немногое, мир, в который он попал, уже не мнился сновидением, а с каждым днем приобретал черты реальности. В рассказах жреца оживали прошлое и настоящее, но были они для Семена связаны с грядущим, слиты с ним в единое пространство, где факты и события, походы и сражения, дворцы, усыпальницы и храмы, люди и их имена выстраивались плавной чередой и словно восходили вверх по бесконечной, тянувшейся в тысячелетний сумрак лестнице. Видимо, он, пришелец из будущего, воспринимал реальность совсем иначе, чем Инени; мир для него не кончался пролетевшей минутой, а был раскрыт во всей своей временной протяженности и глубине. Конечно, он не знал событий завтрашнего дня, но то, что случится за двадцать лет, – пусть не в деталях, не в подробностях – не составляло для него секрета.

Он угодил в начало эпохи Нового царства. Лет сорок назад Яхмос, основатель династии, выбил пришельцев из Дельты, покончив с их столетней властью, и это великое свершение еще оставалось не позабытым; еще были живы старые воины и генералы вроде Инхапи, пустившие гиксосам кровь. Они принадлежали к немху<Немху – дословно “сироты”, “бедняки” – сословие свободных в эпоху Нового царства; раньше их называли “неджес”, что означало “последние”, “крайние” или просто “маленькие люди”.>, к простонародью, но заслуги перед царем и отечеством возвысили их, сделали новой знатью – тем более что знать родовитая и старая вовсе не склонялась к объединению державы. Владыки сепов, наследственные князья, не желали делиться с фараоном ни властью, ни землями, ни людьми, и это было опасней могущества кочевников-гиксосов. Долгие годы Яхмос сражался на два фронта, и с чужеземцами, и со своими князьями, но оказалось, что справиться с хаку-хесепами трудней, чем с гиксосами, и этих свар хватило лет на двадцать Аменхотепу, его наследнику. Затем к власти пришел Тутмос I, с простой идеей национальной консолидации: если в Та-Кем мало земли для знатного сословия и мало подданных для фараона, то почему не поискать их на востоке? А также на севере и юге... И он поискал, пройдя Синай, Палестину и Сирию вплоть до евфратских мутных вод, а в южных краях, в стране кушитов, добрался до третьего порога. Его царствование было славным, но не очень долгим, а наследство – сомнительным: могучая держава и многочисленная армия без крепкой и властной руки. Новый властитель Тутмос II не обладал ни силой духа, ни телесной крепостью и по прошествии трех лет переселился в поля Иалу.

Печальное событие! Владыка умер, не дожив до тридцати, и царский титул – жизнь, здоровье, сила? – звучал по отношению к нему как грустная издевка. Рок, тяготевший над династией, впервые проявился столь открыто, хотя и раньше о нем толковали в народе и среди знатных людей. Ведь все властители, считая с Аменхотепа, что брали супругами сводных сестер, не могли породить наследников чистой царской крови; им приносили сыновей младшие жены и наложницы, а это, как заметил Инени, являлось признаком неудовольствия богов. Чем именно недовольны боги, было покрыто мраком и не имело видимой причины; сам Аменхотеп, его сын и внук грешили не больше, чем их благородные предки, а храмы строили с неистощимым усердием.

Судьба!.. – думал Семен, размышляя над этим повествованием. Судьба или роковая случайность! А может, месть Хатор, золотогрудой нильской Афродиты, – за брак, свершаемый без любви, за инцест и насилие над человеческим естеством...

Итак, Тутмос – второй Джехутимесу – скончался год назад, оставив сына, прижитого не от супруги и царицы Хатшепсут, а от рабыни, финикиянки или сирийки. Об инородном ее происхождении знали все в Обеих Землях, хотя покойный царь назвал свою наложницу Иси, как принято в Та-Кем; и всем было известно, что ее отпрыск, уже коронованный под именем Мен-хепер-ра, не только наполовину варвар, но к тому же дик, упрям и слишком юн и глуп, чтобы нести нелегкое бремя забот о державе. Кроме него, на это бремя претендовали трое: властный Софра, глава египетских жрецов, военачальник Хоремджет и, разумеется, царица.

Об этих столичных интригах жрец рассказывал шепотом, по вечерам, под завывание шакалов, когда уставшие путники спали, а охранявшие стан часовые бродили вдалеке. Похоже, молодой Тутмос не вызывал у Инени симпатий – хотя бы потому, что этот мальчишка-полуварвар не слишком жаловал жрецов. Впрочем, не это настораживало Инени; сам будучи жрецом, он не являлся ярым поборником корпоративных интересов, а рассматривал коллег только как хранителей мудрости. Юный властитель к мудрости ухо не склонял и потому был достоин порицания. И мог ввергнуть державу в неисчислимые беды! Ибо, как говорится в пословице, горек плод с гниющей пальмы...

Семен готов был с этим согласиться. “Дик, упрям и слишком юн и глуп! – размышлял он, поглядывая на лицо жреца, озаренное слабым лунным светом. – Ну, этот глупый мальчишка вам еще покажет! Всех согнет в бараний рог! И старую знать, и новую, и вас, жрецов!”