Страж фараона - Страница 24

– Мой говорить с богами, с великий Осирис! – важно провозгласил Семен. – Готов ли твой, Икеда, и твой, Каримба, слушать его волю?

Оба коснулись ладонями груди; колдун – с угрюмым выражением на обрюзгшем лице, вождь – полный радостных надежд. Что до дочери Хо, то она стояла ни жива ни мертва.

– Осирис говорить, глаз у этой женщина плохой. Очень плохой! Левый глядеть – бык дохнуть, правый – носорог, а если она смотреть обоими... – Опустив руки, Семен сделал многозначительную паузу.

Толпа возбужденно загомонила, в темных зрачках Каримбы сверкнуло торжество, а вождь в отчаянии хлопнул ладонями по толстым ляжкам и попытался что-то возразить. Что касается дочери Хо, то она, услышав приговор, рухнула на землю и скрючилась так, будто львиные клыки уже терзали ее тело. Но дух ее, видимо, был крепок: девочка не вскрикнула, не потеряла сознания, и глаза ее были по-прежнему открыты. Они взирали на Семена с тем упреком, с каким глядит ребенок на обманувшего его взрослого; ты был со мною добр, говорил ее взгляд, ты дал мне пищу и не сделал больно, и ты меня предал...

Тянуть не стоит, решил Семен, и снова вскинул руки:

– Осирис говорить еще! Он говорить: Каримба – стар и глуп, силы нет, духи Каримбе не помогать. Эта женщина, – он шагнул к девочке и поднял ее, – смотреть на Каримбу и посылать его к быкам, в страну Осириса. А Каримба Осирису совсем не нужен! Зачем ему старый вонючий шакал?

Девочка цеплялась за тунику Семена, Ако толмачил с ухмылкой во весь рот, а лицо колдуна стало темным от прилившей крови. Внезапно он стукнул кулаком в грудь и заорал, мешая местные слова и речь роме:

– Никто не верить этот человек! Мой – великий тиго! Тиго бонго! Мой усмирить этот женщина! Мой не верить Осирис, не верить сон! Осирис – тапа кануто, зан мудава! Осирис...

Семен отодрал от одежды пальцы дочери Хо и, вытащив кинжал, сделал шаг к колдуну.

– Ты как обозвал моего Осириса, шмурдяк? – с угрозой прошипел он по-русски, ухватив Каримбу одной рукой за ворот, а другой тыкая ему под третий подбородок острие. – Значит, ты Осириса не уважаешь? – Он перешел на язык роме и повысил голос: – Осирису ты не нужен, кал гиены, но я могу послать тебя в другое место! Туда, куда Осирис телят не гонял!

Колдун обмяк, щеки его обвисли, кожа посерела. Хватит убогих стращать, решил Семен; еще напорется на кинжал или помрет от инфаркта. Оттолкнув тяжелую тушу, он обратился лицом к толпе и обнял худенькие плечи дочери Хо. Видно, девочка поверила, что ничего плохого с ней не будет, и прижалась к нему, точно перепуганный птенец.

– Осирис сказать: его власть над этой женщина. Только его, не твой и не твой! – Семен поочередно ткнул кинжалом в вождя и колдуна. – Осирис велеть отвести ее в свое святое место в Черной Земле. Осирис сам с ней разобраться! Мой слушать его зов, брать женщина с собой. – Он повернулся, бросил Ако: – Все, парень, дело закончено!.. Пора удочки сматывать! – и зашагал с площади. Дочь Хо бежала рядом с ним вприпрыжку.

Толпа перед ними расступилась и стала стремительно редеть. Похоже, в Шабахи жили люди благоразумные, решившие, что коль заноза удалена, так нечего бередить рану. Никто не пытался преследовать их, никто не преграждал дороги, и проводил их лишь тоскливый возглас Икеды:

– Сладкий мой! Радость мой сердце!

С внезапной яростью Семен обернулся, погрозил кинжалом и рявкнул:

– Заткнись, ублюдок! Прошла твоя любовь, завяли помидоры!

В молчании они перебрались через речку и холмистую гряду. Солнце уже поднялось на локоть над восточным горизонтом, свежий утренний ветер пролетал над степью, и в шелесте трав чудился Семену полузабытый мамин голос: не бросай ее, не бросай... пусть не родная, не сестра, не дочь, но все равно не бросай... Не брошу, пообещал он ей и коснулся ладонью волос девочки. Она подняла к нему милое личико, улыбнулась – сверкнули белые зубки, взметнулись веера ресниц.

– Скажи дочери Хо, что ей не надо бояться, – велел Семен кушиту. – Скажи, что я возьму ее с собой и жить она будет в моем доме.

В каком?.. – мелькнула мысль. Дома у него не было, и не было иных богатств, кроме железной кувалды. Правда, имелся брат. Уже немало, подумалось Семену; дом – не стены с крышей, а близкие люди, это отец верно сказал!

Ако произнес несколько слов, девочка что-то прощебетала в ответ, и спутник Семена расхохотался:

– Она не боится, господин! Она говорит, что ты добрый! И еще говорит, что там, на площади, посмотрела разок на Икеду и разок на Каримбу. Если у нее и правда дурной глаз, оба к вечеру издохнут, как те быки. Вот так девчонка, клянусь Амоном! К такой и приблизиться страшно!

Однако он скалился и поглядывал на дочь Хо с явным интересом.

– А ты не приближайся, – сказал Семен, – и рук блудливых не тяни. Обломаю!

– Как можно, господин... Всякий знает, что свое, а что – хозяйское...

У реки, на крутом обрыве, что нависал над кораблем, их поджидали Инени и Сенмут. Хмурое лицо брата прояснилось, едва он заметил возвращавшихся, и теплое чувство, непривычное Семену, вдруг родилось в груди, заставив сердце биться чаще. Он не привык, чтобы о нем беспокоились, – никто и не тревожился, уже много, много лет.

Инени жестом благодарности вскинул руки.

– Хвала Амону, вы вернулись! И даже с добычей! Знатной добычей! – Улыбнувшись, он осмотрел дочь Хо с ног до головы. – Это и есть та самая женщина, которая взглядом валит быков? О, мать Исида! Сколь велика глупость людская! Она ведь совсем ребенок!

Девочка, с любопытством глядя на жреца и Сенмута, прижалась к Семену. Он был порядком выше их, и она, несомненно, считала его главным вождем в этой компании.